На войне, как на войне (ч. II)
- А что это?
- Шоколад.
- Настоящий?
- Да.
- Немецкий?
- Немецкий.
- Сам ешь! – обиженно отрезал Анатолий
Прошел месяц. Наступило лето. Анатолий продолжал постигать воинскую науку, изучая Устав, между мелкими нарядами на кухне, в штабе, и изучением матчасти стрелкового оружия под неусыпным оком старшины-морпеха. Однажды, случайно увидев юнгу, Михалыч окликнул его. После уставного приветствия, боцман начал расспрашивать о житье, и чем он вообще сейчас занимается.
- Учу Корабельный устав ВМФ СССР. Статья 609 гласит, о том, что корабли Военно-Морского Флота СССР, ни при каких обстоятельствах не спускают своего флага перед противником, предпочитая гибель сдаче врагам Советского Союза, - потом начались стенания. - Если бы я знал: чернофлотцы так коварно со мной поступят, не подпуская к передовой ближе, чем на полкилометра – лучше сбежал с пехотинцами. Давно мстил бы фашистам, вместо нарядов на кухне.
В этом месте повествования юнги, Михалыч спрятал ладонью улыбку. Внимательно дослушал, изобразил скорбное лицо, и, слегка потрепав за плечо, перед тем, как попрощаться, произнес: «И на твоей улице будет праздник». Пройдя, десятка три метров, оглянулся – Толик смотрел ему вслед. Рассмотреть, естественно, выражение глаз он не мог, но почувствовал – с укором.
- Не пацан, а бесенок какой-то, - добродушно проворчал, и отправился искать комбрига.
На следующий день юнгу перевели на бронекатер, к Михалычу. Старшина батальона, провожая Анатолия, незаметно сзади перекрестил его, шепча: «Совсем дитя». Флотилия пока что не принимает активного участия в боевых действиях, однако часть из 38 тральщиков старательно работают на линии Одесса-Очаков, остальные проделывают проходы в многочисленных минных полях, готовясь к скорым наступательным операциям на Дунае. Бронекатера тоже участвуют в тралении. Иногда гибнут корабли, и вместе с ними люди, но Черное море и Дунай становятся все больше судоходными.
Юнга освоил специальность сигнальщика, а также еще он – впередсмотрящий. И теперь в его обязанность входит наблюдение за водной гладью, потому как гитлеровцами, было установлено великое множество подводных мин – этого коварного оружия, могущего поджидать свою жертву днями, а то и месяцами. Если морская мина – огромный «рогатый» шар, видна издалека на поверхности воды, то речная мина, гораздо меньшего размера, и притоплена настолько, что её присутствие выдаёт только бурун, от которого водяные струи несутся вниз по течению.
Теперь, в походе, юнга сидит на стуле, высоко расположенном над танковой башней с 76-мм орудием, и ищет буруны по курсу судна. Обнаружив мину, дает команду: «Стоп, машина!», и обнаруженная чужая смерть расстреливается моряками из пулемета, или автомата. Малейшая ошибка впередсмотрящего грозит гибелью не только ему, но и бронекатеру. Потому что броня – это только слово, а на самом деле, любой, даже мелкокалиберный, снаряд пробьёт восьми миллиметровую обшивку катера.
На первых порах, из-за огромного нервного напряжения, Анатолию стало чудиться, что в воздухе пахнет… цветами и чем-то ещё, необъяснимо близким и знакомым. Но постепенно он привык к ожиданию мины, вернее, бурунчика, и чужие запахи исчезли, уступив законное место речному воздуху.
Флотилия, проведя ряд успешных операций, в том числе, десантных, уже вцепилась мертвой хваткой в горло Дуная, освободив 24 августа 1944 г. советские придунайские города Вилково и Килию. А на следующий день корабли флотилии бросили якоря в столице дунайских моряков – Измаиле. Из-за начавшегося боевого похода, Толик не находит себе места, горя желанием вступить в настоящий бой.
Под румынским городом Галац, юнгу контузило при прямом попадании снаряда в катер. От неожиданного взрыва, где-то сзади, то ли под ним, он даже не успел испугаться. Взрывной волной его сбросило со своего места, и уже в полете, он инстинктивно схватился руками за «ножку» стула, сделал оборот вокруг нее, словно на турнике, и, съехав на палубу, только потом потерял сознание. Судно удалось спасти, благодаря запасу… деревянных чопов разного калибра. Снаряд пробил броню и разорвался в трюме. Осколки, из-за особой конструкции, внутри особого вреда не приносят, если только боевой заряд не рванет в машинном отделении. Входное же отверстие временно заглушали чопом. Не потерять плавучесть – главное условие жизнеспособности катера, а отремонтироваться можно потом, так они порой и плавали с чопиками в борту. Конечно, получилось, что плавсредство залатали гораздо быстрее, чем вылечился юнга.
Войскам, участвовавшим в боях за овладение г. Галац, приказом ВГК от 27 августа 1944 г. объявлена благодарность, и в Москве дан салют 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий, а юнгу, с безымянного борта, матросы положили на носилки, и пришел он в себя уже в лазарете.
Однажды главврач лазарета, майор со странной фамилией Мышкин, устроил нечто, вроде современного обхода.
Остановившись перед койкой Гозуна, спросил у сопровождавшей медсестры:
- Чей?
- Чей же ещё? «Державинец».
- Да действительно. Иначе быть не может, - высказался майор, тоном человека, который, забыв о каком-то рядовом факте, спросил о нём, но тут же вспомнил. - У нас, в Керченской бригаде – один Макаренко.
Вспомнив советского педагога, посвятившего свою жизнь чужим детям, улыбнулся, затем спросил у юнги: где, что и как болит. Получив ответ, поинтересовался:
- Родители живы?
- Одна мать.
- Где она?
- В Киргизии.
- Сюда, как попал? – потом уточнил. - На бронекатера?
- Из дома сбежал.
- Ну, разве я не прав, когда говорил: боевая детская коммуна № 1, - бросил через плечо, сопровождающим медикам. – Выпишите, когда прекратятся жалобы, но сначала проверьте, а то ведь у них, у всех, шило торчит в одном месте.
В госпитале Анатолия продержали неделю. Был бы он взрослее – лечили бы меньше и быстрее, а в этом случае, возможно, сделали скидку, и также свою роль сыграла славянская жалость.
Одновременно с его возвращением, вернулось назад его послание маме с пометкой «Адресат выбыл». Вскоре их команда пополнилась ещё одним молодым матросом, которого мобилизовали из села, где проживала родная бабушка юнги. Земляки встретились, разговорились. Толик рассказал о жизни в далёком Киргизстане, гибели отца, побеге. Новичок – о двух годах в немецкой оккупации. Юнга отправил весточку бабушке, рассказав о своих приключениях и воинской службе.
Евдокия Николаевна, прослушав сводки Информбюро об освобождении своего района, сразу написала матери письмо с нового места жительства – села Покровка, где она учительствовала, покинув Пржевальск. Бабушка Анатолия моментально среагировала, переслав адрес внука его матери. Треугольник замкнулся, и из далёкого Киргизстана отправились два письма: одно – сыну, второе, кстати, гневное – командованию части. Можно лишь представить, как учительница русской словесности тщательно подбирала слова, требуя вернуть её ребёнка домой.
В новом письме Анатолий попытался успокоить мать, расписывая легкость и безопасность своей службы, а начальство сухо поблагодарило её за сына – верного защитника советской Родины.
После контузии, юнга изменился в собственных глазах – перестал чувствовать себя неспособным мальчишкой. У него даже несколько походка изменилась. Но для того, чтобы окончательно быть похожим на своих старших товарищей, он попросил одного молодого моряка сделать ему поперек груди наколку, изображающую крейсер «Аврору». Договорившись с начинающим специалистом, юнга лежал на корме, за артиллерийской башней, под сентябрьским солнышком, в ожидании нанесения рисунка – предмета его зависти. Ему казалось, что после появления недостающего штриха, он точно станет полноправным членом команды, и уже никто не посмеет ухмыляться с высоты своего роста, глядя на него...
- Ты не можешь представить, как это будет классно выглядеть! Когда вернешься домой – все парни умрут от зависти. Девчонки – сразу влюбятся! - морячок объяснял ему преимущество татуированного матроса над гражданскими салагами, старательно выводя контур будущей наколки химическим карандашом. Неожиданно чья-то тень заслонила солнце. Анатолий повернул голову – Михалыч стоял, уперев руки в бока, и расширившимися глазами рассматривал намечавшееся художество на щуплом теле подростка.
- Чья идея? – с лицом грозовой тучи, спросил он.
Застигнутые врасплох, моряки резво вскочили.
- Моя, - ответил Анатолий, опустив голову.
- Если я увижу это баловство на твоем теле… - Михалыч вздохнул. - Я тебя привел сюда за руку, я тебя и спишу на берег.
Юнга хотел, было что-то возразить в ответ, но боцман не дал ему рта раскрыть:
- Ты меня – знаешь. Усвоил?
- Понял.
- Не слышу ответа, юнга.
- Так точно, товарищ мичман!
- Не слышу ответа!
- Так точно, товарищ гвардии мичман!
- Смотрите у меня. А особенно ты, - и Михалыч сунул свой тяжелый кулак под самый нос специалисту по татуировкам.
Больше к этому вопросу юнга не возвращался.
Фронт медленно откатывается на запад. День за днём, Красная Армия освобождает землю Европы от фашизма, а корабли флотилии, миля за милей продвигается вверх по течению Дуная. Пройден отрезок реки по границе Румынии и Болгарии. На всём этом многокилометровом пути, бронекатера постоянно ощущали особое внимание со стороны гитлеровцев, пытающихся их уничтожить. Каждый рейс стремительных «речных танков», обросших легендами, был сопряжен со смертельной опасностью, поэтому никто из членов экипажа не мог предугадать – вернется ли он с боевого задания.
На катерах доставляли десант, боеприпасы, обратно – раненых. Иногда по проверенному фарватеру в полночь к вражескому берегу уходили катера, увозя молодых и красивых ребят, а утром возвращались они неподвижными, и ротный старшина вечером вычеркивал их из списка живых, удивляясь, что редкая чайка, крича, вчера металась над берегом. А бывало и наоборот, когда белым днем «броняшки» проскакивали под самым носом у немцев, опешивших от подобной наглости. У вперёдсмотрящего работы не убавлялось, но было обидно, когда его оставляли на берегу, а катер увозил в глухую ночь разведчиков, затем, укрывшись в камышах, ждал их возвращения. Однажды юнга нарушил приказ, и тайно проскользнул назад на борт. Капитан, обнаружив его, сделал очень удивленные глаза, вдобавок длинно и безобразно выругался, пообещав за подобное самовольство, по возвращении, отправить на сушу в распоряжение повара, сроком на две недели. На месте впередсмотрящего сидел разведчик из батальона морпехоты, вооруженный автоматом.
Судно уже не шло, а кралось по проверенному фарватеру, вдоль береговой линии. Из-за толстой и высокой стены камыша, катер невозможно было обнаружить с дальнего расстояния. Стоить напомнить, что в конструкции бронекатеров предусмотрен переключатель выхлопных труб под воду, таким образом, была решена важная задача: на малых оборотах катер двигался бесшумно, проходя незамеченным мимо вражеских позиций.
Немцы, со своих позиций, в сторону реки, через определенные промежутки времени, стреляли из ракетницы, чередуя выстрелы одной парашютной осветительной ракетой.
Юнга, кусавший локти, и обидевшийся на весь мир, сидел на носу катера. Глаза привычно скользили по поверхности воды. В отблесках малых ракет, впереди по курсу, он заметил подобие буруна, но вблизи берега, это мог быть и корень, и сломанный камыш, да, что угодно. А ложная тревога добавит еще пару недель противной жизни на кухне. Но вот раздался хлопок, и в небе на несколько минут завис шар огня. Анатолий всмотрелся в подозрительное место, сомнений быть не могло – мина. Вихрем вскочив, он встал напротив рубки, и отчаянно замахал руками. Не увидеть его жесты было нельзя.
- Чего тебе? – грубо спросил, капитан, высунув голову.
- Мина, - негромко, но твердо предупредил юнга, и скрестил перед собой руки, в знак опасности.
Капитан остановил катер, и тут же скомандовал: «Задний ход, - затем. - Малый вперед», чтобы течением катер не сносило назад. Командир посветил ручным фонариком в место, указанное юнгой – луч пробил слой воды – до мины было около трех метров.
- Считай, что сегодня ты отомстил немцам, - произнес он, обращаясь к Анатолию, и нервно барабаня ладонью по борту катера. – Днем же здесь не было мин.
- Значит, вечером поставили, - подал голос разведчик из кресла впередсмотрящего.
- Я бы тебе сказал: кто, куда, кому вставить должен, если бы здесь пацан не стоял. Спускайте лодку на воду, а мы будем ждать вас в двадцати метрах ниже по течению.
К рассвету вернулись разведчики с добытым «языком», рядовым немцем. Капитан, увидев небогатый «улов», скривился и недовольным голосом проворчал:
- Это из-за него я чуть катер не потерял? – затем цыкнул левой стороной рта, и рассудительно добавил. – Хотя на безрыбье, и рак – рыба.
Моряки быстро подняли лодку на борт, и катер, на малых оборотах, начал удаляться с места стоянки. Разведчики, мокрые по пояс, начали снимать с себя одежду и выкручивать ее. Старшина первой статьи, сидевший на месте впередсмотрящего, достал из-за пазухи небольшой сверток, бережно развернул его и протянул юнге две красочные плитки:
- Это тебе – заработал.
- А что это?
- Шоколад.
- Настоящий?
- Да.
- Немецкий?
- Немецкий.
- Сам ешь! – обиженно отрезал Анатолий и, резко повернувшись, ушел за рубку.
- Понял, пехота? Нас на мякине не проведешь, - подытожил повеселевший капитан.
Разведчик изумленно оглянулся на своих улыбающихся коллег, посмотрел на лежащего связанного немца, мычащего, из-за кляпа во рту, и вдруг, изменившись в лице, не в лучшую сторону, сплюнул на палубу, произнеся в сердцах:
- Говорили же – «бесенок» у Воробьева поселился – не верил!
- А ну, легче, а то можем и швабру вручить, - предупредил капитан. Затем скомандовал в машинное отделение: «Полный вперед!».
Анатолия больше не жалели, оставляя на берегу. И чтобы теперь вокруг не свистело, не рвалось – пост вперёдсмотрящего на стуле всегда был занят юнгой, по фамилии Гозун, уроженца села Григорьевка, сбежавшего, благодаря своей смекалке и душевности моряков, на фронт из далёкого киргизского города – центра советского торпедостроения.
Чем дальше продвигались советские войска вглубь Европы, тем яростнее сопротивлялись гитлеровцы и их союзники перед страхом возмездия. По этой причине был издан приказ об отправлении всех юнг в тыл. Для Анатолия, неожиданно, очень удачно сложились обстоятельства, и он сумел подойти к вице-адмиралу И. И. Азарову, браво доложить и попросить, чтобы оставили в действующей части. Азаров слушал его с выражением лица, напоминавшего, скорее, неприступную скалу, чем обыкновенного человека. Ему не только понравился напористый юнга с рассказом о своем отце-политруке, но и тронули слезы Анатолия, который под конец повествования, совершенно по-детски разрыдался, поэтому его оставили в бригаде, правда, переведя в группу сопровождения.
В конце августа был организован Береговой отряд сопровождения кораблей флотилии. В его состав вошли: 369-й отдельный Керченский батальон морских пехотинцев, штурмовой отряд ст. лейт. И. Т. Кочкина, две батареи 122-мм пушек, батарея тяжелых зенитных пулеметов, четыре тяжелые минометные батареи. Все это хозяйство передвигалось на сорока новеньких грузовиках. В этот мобильный отряд зачислили Анатолия. Сначала он внутренне не соглашался со своим несправедливым отчислением с бронекатера, но затем свыкся с новыми обязанностями. Одно успокаивало: не то, чтобы не надо, просто некогда было учить Устав, который, честно сказать, уже порядком надоел. Мины в густом тумане, осенние штормы – все это осталось в прошлом, и теперь юнга, в основном, занимается обтиркой новых снарядов, прибывавших с завода в густой смазке. Работа, не ахти какая, но все-таки он на фронте! Теперь редко удавалось выйти на берег Дуная и полюбоваться его величавой красотой, или удивиться остовам затопленных барж и военных судов, которыми гитлеровцы пытались преградить путь кораблям флотилии. Все чаще днем на реке слышались взрывы – шло траление, иногда, мощными зарядами пытались расчистить фарватер.
Дунайская флотилия перешла югославско-венгерскую границу. Неотступно за ней по берегу следовал Береговой отряд сопровождения, отсекая многочисленные попытки отступающих гитлеровцев прорваться и выйти из ударов наступающих частей РККА. Сопротивление фашистов становится более отчаянным. Иногда с берега, занятого гитлеровцами, ночью стреляют наугад пулеметными трассирующими очередями в сторону временных позиций Берегового отряда сопровождения. Видно у европейцев сдают нервы. При внимательном взгляде на лагерь морпехоты, готовый в любой момент к отражению внезапно появившегося противника, можно только удивиться той поразительной неприхотливости нашего воина в зимнее время.
Начались бои на подступах к столице Венгрии. 108 дней длился самый долгий штурм европейской столицы во время Второй Мировой Войны. Для сравнения стоит привести факты, что Вену взяли за 6 дней, а штурм Берлина продолжался две недели, именно только поэтому некоторые историки сопоставляют штурм Будапешта с битвой за Сталинград. Самой весомой причиной такой продолжительной обороны города являлось, скорее всего, наличие в гарнизоне Будапешта элитных соединений рейха – войск СС. Сила духа воина, преданного идеалам фюрера, разительно отличалась от преданности мобилизованного немца, или венгра, поэтому победа в этой битве принесла огромные потери воюющим сторонам. В числе 240 056 раненых под венгерской столицей оказался Анатолий. Контузия была настолько сильна, что пришел он в себя через несколько дней в госпитале, когда город уже пал.
В ночь на девятое мая юнга долго не мог заснуть, поэтому утром спал беспробудным сном. Проснулся от неожиданного грохота – на улице шла бешеная стрельба.
- Наверное, немцы прорываются, - мелькнула первая мысль с быстротой молнии.
Мгновенно одевшись, подскочил к окну – во дворе офицеры и солдаты палили в воздух из всего имевшегося в наличии оружия…
Победа!
- Ура! Победа! – открыв окно, закричал Толик во всю силу детских легких, и… умолк, потому что перед глазами появилась картинка из далекого детства, где отец, возвращаясь с речки, нес его, уставшего, на руках. Затем дорогой образ исчез, уступив место плачущей матери над его запиской, в которой, по-детски, как смог, просил ее не волноваться, и, что он, отомстив за папу, сразу вернется домой. Почувствовав – сейчас расплачется, он, выбежав из палаты, поспешил во двор госпиталя…
Возможно, в этом рассказе, автор нарушит установленное им же правило – вспоминать о невоенных годах лишь вскользь. Но у Гозуна, детство закончилось в 1945 году, и началась взрослая жизнь.
В конце мая из госпиталя направили в Одессу, там, в морпогранохране пробыл до октября. Демобилизовали. В поисках матери пришлось немного попутешествовать по Киргизстану. Окончил семилетку. В 1948 г. семья Гозунов вернулась в родное село. Матушку назначили директором семилетки в соседнее село. Пришлось менять местожительство, а Анатолию, чтобы окончить восьмой класс, довелось каждый день пешком ходить в другое село, за пять километров.
На следующий год, с дипломом о восьмилетнем образовании попытался поступить в военное училище, но не хватало года до восемнадцати лет. Военком обратился письменно в Министерство обороны, и высокое начальство, учитывая воинские заслуги, закрыв глаза на молодость, направило Анатолия учиться в погранучилище в г. Яворов, Львовской области. Проучился год, и мог бы быть самым молодым офицером на границе, но учебное заведение внезапно закрыли, а всем курсантам-первокурсникам, вернули назад документы, пожелав им быть в жизни достойными гордого имени – советский человек. Учась, Анатолий сдружился с парнем из шахтёрского городка Дзержинска, и когда им вручили обнулённые «путёвки в жизнь», они вдвоём уехали в Донбасс. Бывший юнга сразу устроился на работу в ПТУ – составителем поездов. Мин – нет, свиста пуль – нет, работать в шахте – молод; зато есть мазут, пыль и небольшой заработок. Отработав восемь месяцев, получил повестку из военкомата – наступило время почётной обязанности – служба в СА.
Пройдя курс молодого бойца, принял присягу на верность Родине. За первый год службы, в учебной части, приобрёл специальность радиста, затем два года был начальником радиостанции. Пришёл дембель. Казалось – всё складывается, как нельзя лучше для работы в гражданском флоте. За спиной юнги – военная кампания Дунайской флотилии, двухлетний опыт работы на радиостанции. Все мысли сходились в одном – ещё один шаг, и все красоты мира у ног молодого моряка. Но в Одесском пароходстве ответили, мол, опыта маловато. Немного поработал в Одесском аэропорту (жил у родной тёти). Из рубки Гидрометцентра пугал лётчиков снегом, дождём и туманами. Хороший город, зарплата – так себе. Скука! Случайно услышал о наборе молодёжи на комсомольскую ударную стройку шахт в Донбассе. Это уже что-то… Романтика!
В Чистяково (современный Торез), прибыл целый состав добровольцев. Из них отобрали 200 человек для строительства шахты, а остальным предложили долго не думать, а осваивать строительные профессии, и начинать строить дома для шахтёров. Знакомая песня… Романтика приказала долго жить. После этого случая, Анатолий начал задумываться: он попал в странную колею – всё время немного опаздывает.
Собрал вещи и поехал прямо в Донецкий обком партии с претензиями – я, мол, обманут, не хочу строить дома. Дал понять: от молодого человека, прошедшего огонь, воду, медные трубы, и свалившегося им, местным чиновникам, как снег на голову, просто так не отвязаться.
- А вы знаете, товарищ комсомолец, прямо сейчас, прибыли из Киева сто настоящих, - на этом слове было сделано ударение, - энтузиастов. Но их мы отправляем трудиться не на строительство, а именно для работы на шахтах в подземных условиях. Стране нужен коксующийся уголь, поэтому, все сто человек едут в город Дзержинск. Вам приемлем такой вариант?
- Я согласен, тем более Дзержинск мне знаком.
Несколько росчерков пера по чистому листу бумаги, и Гозун стал сто первым энтузиастом, которые готовы завалить страну дзержинским углём.
- Беда с этими одесситами, - прозвучало в «высоком» кабинете, когда за бывшим юнгой закрылась дверь. Но он этой оценки, естественно, не услышал.
В Дзержинске, Анатолий сначала «оброс» друзьями, а, когда пришло время, уже женившись, пустил корни основательно. Работал на шахте им. Дзержинского горным мастером ВТБ. Подружившись на стадионе с Юрием Сухановым, начал заниматься штангой (до того момента, пока не пустил корни) и фотографией. Купил дорогой фотоаппарат марки «Киев». В отпуске, само собой разумеется, с ним не расставался. Городские праздники, спортивные состязания – все местные достопримечательности пытался запечатлеть для… потомков.
В шахтёрских коллективах, независимо от того – на обычном участке, или на вспомогательном, отношения между людьми одинаковы. В 1960 году, после отпуска, Анатолий вышел в первую упряжку, в третью смену, на своё рабочее место. И у него сразу остряки спрашивают: где был, что делал, и т. д. Пропустив мимо ушей первый вопрос, за ним – второй, потом, не выдержав – достал два десятка фото, и, молча, положил на стол. В гробовой тишине горные мастера участка ВТБ рассматривали качественные снимки, на которых присутствовало великое множество немецких офицеров времён ВОВ. Упитанные, солидные нацисты, вооружённые итальянцы с горящими от ненависти к большевикам глазами, конечно, произвели неизгладимое впечатление.
- А откуда у тебя эти снимки? – пересохшим голосом спросил помощник начальника.
- Вы же спрашиваете, где я провёл отпуск? Хотел сначала отмолчаться, но живём же в одном коллективе – должны дружить, помогать друг другу, поэтому я расскажу, каков был мой отдых. Решил проведать родную тётку, живущую в Кировограде, и одновременно проверить немецкий архив, хранящийся у нее после отхода гитлеровцев. Она уже в преклонных годах, поэтому, я часть архива перевёз. Купил немецко-русский словарь, и теперь мне будет гораздо легче разбираться с документами. Может быть, что-нибудь ценное найду. Но ехать, правда, нужно было в начале отпуска, а я приехал к ней всего лишь неделю тому назад. Так что теперь дел – хоть отбавляй.
Анатолий собрал фото, пересчитал, аккуратно завернул в местную газету и повёз их с собой в шахту – чтобы в бане не украли. По всей вероятности, столь бережное отношение к частице немецкого архива, не ускользнуло от коллег.
Прошёл день. Прошёл второй. До опуска в шахту третьей смены осталось полчаса. В нарядную участка ВТБ вошёл незнакомый мужчина в опрятном костюме; оглядев присутствующих, обратился к Анатолию: «Можно вас попросить – выйти на минутку?». Горный мастер пожал плечами: по-разному бывает на работе, кивнул головой, отодвинул путевку и книгу нарядов от себя, поднялся и вышел вслед за посетителем. Возле дверей стоял ещё один незнакомец, подстать первому. Второй мужчина достал удостоверение в красной обложке и показал его Гозуну:
- Надеюсь, объяснять не нужно, что это такое?
- Нет, - удивленным тоном ответил Анатолий, увидев документ сотрудника Комитета госбезопасности.
Недалеко от входа в АБК стояла машина, в которую посадили Анатолия. Мотор взревел, и авто тронулось, увозя горного мастера в неизвестность.
Ночь была длинная. Вереница вопросов опутала Гозуна с ног до головы. Анатолий даже не подозревал, что невинная шутка, которой он осадил горячие языки, сможет неожиданным бумерангом вернуться к нему. Ему казалось – без посторонней помощи не выбраться из этого… водоворота, но ему руки подать было некому.
Бессмысленные вопросы задавались бессчётное количество раз. В три часа после полуночи, следователи сменились. И этому дознавателю Анатолий повторил свою «легенду»:
- В этом году, я с женой ездил отдыхать в Сочи. Останавливались по такому-то адресу… В центре города, возле морвокзала, шли съёмки кинофильма о несчастной любви советского моряка Романа и итальянской девушки Франчески, роль которой играла Людмила Гурченко. Мы участвовали в массовке. В отпуск всегда езжу со своим другом – фотоаппаратом. И, как вы говорите – часть немецкого архива – это всего лишь мои кадры, отснятые на съёмках фильма «Роман и Франческа». У меня есть фото, где я стою возле высших офицеров Вермахта. Но этого же просто физически не может быть! Ведь я в это время был юнгой в Дунайской флотилии.
- И это мы проверим. Не переживайте. А сейчас нас, в первую очередь, просто интересует: «Кто, когда, с какой целью?..».
Гозуну показалось, что он окунулся в чтение письма, в котором отец рассказывал о том, каких усилий ему, убежденному коммунисту, стоило доказать, что он – не гитлеровский пособник. Невероятно, но, спустя семнадцать лет, история повторяется…
Почти двое суток длился допрос. Потом следственная группа, вместе с Анатолием, выехали к нему домой с обыском. Обыск – есть обыск: изъяли более двух десятков сочинских фотографий (через год случайно обнаружил два снимка, затерявшихся среди книг), негатив, и вдобавок ко всему, в никуда «ушёл» фотоаппарат «Киев», тот самый, который стоит не дешево.
С обнаруженными вещдоками оперативники вернулись в отдел. Задержанному до выяснения некоторых обстоятельств, Гозуну, дали поспать два часа. Вроде не успел только глаза закрыть – вновь начали тормошить: вставай, пора идти на допрос.
- Вот ведь как у нас получается, Анатолий Степанович, мы к вам, со всей душой, а вы не хотите с нами сотрудничать. Кстати, адресок тётушки своей, помните?
В ответ Гозун, воюя с наступающим сном, лишь что-то невнятно пробормотал.
- Значит, в сердце бывшего защитника Родины, уже ничего святого не осталось, по отношению к ней, разумеется? Так? – и не получив ответа, следователь с силой хлопнул ладонью по столу. – Так, или нет?!
- Да вы плёнку посмотрите – на ней ведь кадры чередуются. Вначале – местные виды, затем – немцы, - поняв, что сморозил не то, Гозун поправился, - затем съёмки фильма, после них, местный парк Ривьера, потом вновь, - здесь язык непроизвольно проболтался, - немцы.
- С меня довольно! – рявкнул следователь. – Адрес тётки! Быстро!
- Забыл, честное слово, забыл, - ответил «шпион», виновато моргая глазами. – Но дома, где-то есть. Точно есть.
- Ничего, у нас здесь тихо, посидишь – вспомнишь поименно всех на фото, и батюшку, который с немцами якшается, и чьего он прихода – все припомнишь, - нажав кнопку, редкой в то время, селекторной связи, вызвал подчинённого.
- Привезите его жену. Квартиру – опечатать. Соседей опросить на предмет посещения Гозуна подозрительными личностями. Самого – в камеру.
Вцепившись в подлокотники диковинного стула, Анатолий, словно прозрев, начал защищаться:
- Да неужели вы, работая в такой организации, не можете быстро проверить – говорит человек правду, или нет, когда пытается предъявить факты в своё оправдание, - сказав, он удивился собственной смелости (да, можно быть смелым на фронте, но не в этих стенах). Убедившись, он – в центре внимания, продолжил. - Я отдал вам негатив. Отпечатайте по одному снимку, и удостоверитесь, что со мной напрасно теряется ваше время.
- Всё сказал?
- Да.
- Адрес тётушки!
- Нет никакой тётушки у меня на Кировоградщине!
- Серьезная организация заинтересовалась поступившим к ней сигналом, а ты с нами в бирюльки играешь. Ты знаешь, сколько ещё недобитых гадов скрывается среди честных людей?
- Не знаю, но подозреваю, - вывернулся Анатолий.
- А помочь восстановлению справедливости не хочешь. Если бы архив…
- Нет никакого архива! – вскочил Гозун, ударяя себя в грудь кулаком. Но тут же опустился – сильные руки придавили его за плечи, – постоянно ребята подначивают, и я решил над ними пошутить.
- Удалось?
- Два дня было тихо, пока вы не приехали, - вздохнул Гозун, давая оценку своей шутке.
- Значит, настаиваешь, что эти фото – не из архива!
- Я подсказал: как вам сэкономить время.
- Хорошо. Товарищ старший лейтенант Коваленко (изм. авт.), не быть тебе капитаном, если негатив подтвердит слова Гозуна. Давай сюда нашего фотографа.
Дождавшись, когда закроется дверь, следователь обратился к Анатолию, доставая из ящика стола пачку сигарет и спички:
- Анатолий Степанович – курит?
- Нет.
- Фотографией давно занимаетесь?
- Да.
- А на фронте не баловались? Знаете ли – молодой любопытный парень – трофейная техника…
Поняв, куда он клонит, Гозун коротко, но откровенно рассмеялся.
- Нам не до этого было, - неожиданно пришла мысль. - Интересно, какое у него звание? Со старлеем разговаривает – словно с пацаном.
Открылась дверь – вернулся Коваленко.
- Фотограф утром уехал в Донецк, и неизвестно когда будет.
- Гозуна – обратно. С квартирой и женой – подождать результата проверки. Все свободны.
- Обратно – в камеру?
- Ну, куда ещё, Коваленко? - раздражённо переспросил следователь, давая понять, что сегодня у Гозуна один путь – в камеру. Заодно отметил про себя, что пророчество, относительно будущего звания капитана, очевидно, точное – уж слишком тот долго соображает.
Фотографа не было ещё одни сутки. Цена шутке о тётушке – владелице немецкого архива, оказалась равной пяти суткам, вычеркнутым из жизни, и, Бог знает, скольким умерщвлённым нервным клеткам.
Возвращался Анатолий домой со справкой о привлечении в качестве свидетеля… Ещё долго преследовала мысль:
- Хорошо, что не 37-й год. А то сначала зажали бы что-нибудь, куда-нибудь, а потом стали вопросы задавать. И смех, и грех!..
Вспоминая атмосферу того злополучного дня в нарядной участка, когда он разыграл коллег, и их лица, он не смог определить – кто же доложил о нём туда, куда нужно… Все присутствующие, естественно, были удивлены, но ведь никто и слова тогда не проронил. А после закончившихся мытарств в… органах, при его появлении на наряде, на тех же лицах присутствовала детская невинность. Стало обидно, очень обидно. Ведь все, сидящие рядом – свои в «доску». Как с подобными людьми пришлось бы на фронте воевать? А я из-за доброй половины этих горнячков, мальцом, каждый день рисковал. Только не нужно произносить, что Гозуна никто не посылал на войну. Время было злое, и нужно было выстоять стране; она, не только выстояла, но и победила, благодаря и таким, как он, и глубоким старикам, сохранившим силу духа.
Открыв для себя Америку в человеческих отношениях, остался все-таки работать на старом участке, но и дружбы откровенной, ни с кем водить не стал. Пришёл – отработал – ушёл. Пришёл – отработал – ушёл, пока в мае 1961 года, вызвав в соответствующие органы, «предложили» в приказном порядке: «Надо, Анатолий Степанович! Родина вновь тебя зовёт, но по линии МВД». После перенесенного плевка в душу, какие могли быть сомнения… Проверили подноготную всех, кого только можно, из родни. Отдежурил 7-8 ноября на шахте и ушёл на выходные. А через три дня, по приказу, начал работать в почтовом ящике (ИТК). Спустя неделю, его срочно отправляют в военное училище в г. Львов, на трёхмесячные курсы. На следующий год, пришлось штурмовать «науку побеждать» в Ленинградской ВВПШ4.
4 Высшая военно-политическая школа.
Окончив учебное заведение, начал тянуть лямку в ИТК, одновременно учась в Славянском пединституте.
Вначале, для должности политрука, не хватало звёздочек на погонах. Пришло время – и приказ на должность, и очередное звание, уже лежали на подпись в вышестоящей инстанции; принимал поздравления, как вдруг прибывает молодой офицер, тоже окончивший ВВПШ, и назначается политруком, вместо него. Оказывается, новичок – более перспективный офицер; а для Гозуна несколько странно время пролетело в ИТК: то был молодой, то внезапно постарел… Он начал писать рапорт за рапортом на увольнение. Многочисленные ответы были примитивно кратки – отказать. Генералу, начальнику управления, отправил душевное письмо – бесполезно. Написал А. Н. Косыгину, что хочет уйти на преподавательскую работу в школу, где он может принести обществу гораздо больше пользы в плане морально-нравственного воспитания подрастающего поколения; однако его, законопослушного гражданина, не отпускают с постылого места. В 1977 году, с трудом, но всё-таки рассчитался. По совету друга, оформился на шахту «Торецкая», где восемнадцать лет отработал мастером-взрывником. Вот такое необычное получилось окончание трудовой биографии бывшего юнги, которого за целеустремленный характер боевые офицеры звали за глаза… «бесенком».
Р. S. Из той «опытной» партии киевлян, ни один человек не остался в нашем городе. Кто-то оказался слабоват духом, у иных «подпруга» лопнула раньше времени. Лишь личности, подобные Гозуну А. С., могут прижиться на дзержинской земле.
08.04.2010
